Специфика интерпретации образа Дон Жуана в романе И.А. Гончарова "Обрыв"
Автор Стелла Акопян
В творчестве И.А. Гончарова широко представлены «вечные» образы, один из которых — вечный искатель красоты Дон Жуан, в исходном фабульном материале — севильский озорник и святотатец. Как отмечает М.В. Отрадин [Отрадин М.В.: с. 20], тема донжуанства является сквозной в художественном мире писателя []. К ней Гончаров обращается, начиная с очерка «Иван Савич Поджабрин» (1842), где «вечный» тип предстает в комически-сниженном виде. В романе «Обыкновенная история» (1846) также появляется тема донжуанства, высвечивая некоторые особенности в характере Александра Адуева в пору «завоевания» им Петербурга (с. 102). В романе «Обрыв» (1869) интерпретация донжуанской фабулы становится значимой в изображении мужских характеров. В этом последнем романе Гончарова черты Дон Жуана исследователи, как правило, находят в художнике Райском. В частности, по замечанию В.А. Недзвецкого [Недзвецкий В.А.: с. 53], «в своей основе Райский — русский Дон Жуан». Однако не только главного героя следует отнести к этому «вечному» типу. Гончаров создал целую галерею персонажей, в которой воплотилось и традиционное, и исключительно авторское представление о Дон Жуане.
Цель данной статьи заключается в том, чтобы рассмотреть тему донжуанства в романе Гончарова «Обрыв», выявить образы, в которых представлены черты «вечного» типа, и проанализировать, какие из них обнаруживаются в произведениях литературных предшественников Гончарова, а какие свидетельствуют о собственно гончаровском видении Дон Жуана.
Миф о Дон Жуане возник в Испании «на пересечении легенды о повесе, пригласившем на ужин череп, и преданий о севильском обольстителе» (с. 6). В XVII в. драматург Тирсо де Молина предпринял одну из первых попыток авторской обработки легенды, с чего и началась литературная история «вечного» типа. По утверждению В.Е. Багно, «после Тирсо де Молины развитие мифа шло по двум направлениям» (с. 11), но многие авторы, ориентируясь на первоначально-фабульный вариант, всё же оставили два ключевых аспекта: поиск героем красоты и наслаждений и возмездие за святотатство.
К моменту написания Гончаровым своего последнего романа литературная история о Дон Жуане насчитывала два столетия. К ней обращались как зарубежные, так и отечественные прозаики, поэты, драматурги. Отношение к «вечному» типу было крайне неоднозначным: его воспринимали как бездуховного, циничного «насмешника» (так образ Дон Жуана интерпретировал Мольер), как романтика, который ищет идеал вечной любви (например, у Э.Т.А. Гофмана), как человека, борющегося между грехом и святостью (у П. Мериме), как «героя» века (у Дж. Байрона), как художника со значимыми нравственными убеждениями (подобное видение характерно для пьесы А.С. Пушкина «Каменный гость»).
Наибольшее влияние на Гончарова оказало творчество Пушкина. В статье «Лучше поздно, чем никогда» писатель отмечал: «Пушкин, говорю, был наш учитель — и я воспитался, так сказать, его поэзиею» (с. 454). Это отразилось и на обращении к «вечному» типу. В пьесе «Каменный гость» (написана в 1830 г., впервые опубликована посмертно, в 1839 г.) Пушкин наделяет Дон Гуана творческим даром, объясняя тем самым многие особенности его поведения. Герой не преследует лишь женскую красоту, он поэт, который находится в вечном поиске не столько вдохновения, сколько смысла жизни. В отличие от установившейся традиции, восходящей к пьесе Тирсо де Молина, пушкинский Дон Гуан способен на истинные чувства к женщине: последние слова героя — имя возлюбленной: «Я гибну — кончено — о Дона Анна!» (с. 370). Это дает основание считать, что чувства Дон Гуана к Доне Анне были прочными и основывались не только на поиске художником красоты: в пьесе обе ведущие фабульные составляющие (погоня за красотой и наказание за святотатство) сохранены и претворены в литературные мотивы красоты и наказания.
Борис Райский, герой романа «Обрыв», — художник, «артистический» Дон Жуан. Он видит смысл жизни в поклонении красоте, что подчеркивал сам автор: «он […] более всего поклонялся красоте» (с. 463). Красота является его главным источником вдохновения, он постоянно ищет ее — в Софье Беловодовой, Наташе, Марфиньке, Вере. Женщина для него — в первую очередь муза. Однако абсолютизированная фантазия героя, как правило, не совпадает с реальностью, из-за чего он разочаровывается и теряет к возлюбленным интерес. Так, в петербургской даме Беловодовой Райский пытался отыскать свой идеал «изящества души» (с. 502), но осознал, что Софья лишь статуя, холодная и не ощущающая жизненных реалий. Наташа, способная на самопожертвование, живущая только своим чувством, наскучила ему. Марфинька привлекла своей простотой, молодостью, неиссякаемой добротой, однако Райский не увидел в ней огня, из-за чего и отрекся от своего влечения. Вера, старшая сестра Марфиньки, оказалась полной ее противоположностью. Сильная, гордая, имеющая свой взгляд на многие проблемы, Вера овладела фантазией Райского. Ее внешнюю красоту он сразу связал с духовным богатством девушки, потому и поклонялся ей. Вера больше остальных повлияла на героя — своим пониманием жизни, любви, свободы, она вдохновила его на продолжение работы над задуманным романом.
В изображении Дон Жуана как художника Гончаров последовал за пушкинским воплощением «вечного» типа. Однако в Райском прослеживается и своеобразие видения писателем изображаемого характера и темы донжуанства как таковой. Это проявляется в высказывании Аянова в адрес Райского: «А ты был и Дон Жуан, и Дон Кихот вместе. Вот умудрился!..» (с. 38). В Райском соединяются два «вечных» типа — искатель красоты Дон Жуан и «искренний проповедник, “апостол” развития» Дон Кихот (с. 413). Они неотделимы друг от друга, поэтому страстность зачастую сменяется у Райского желанием направлять окружающих на истинную дорогу и нравственно воспитывать. С этим связана двойственность героя в сфере любовных чувств. С одной стороны, его увлечения диктуются творческой фантазией, вечным стремлением Дон Жуана к красоте. С другой стороны, возникновение и последующее исчезновение влечений Райского можно объяснить его донкихотством, «вечными неудачами в любви и проповеди» (с. 413). Герой, пытаясь пробудить в женщинах страсть, каждый раз сталкивается с неудачей, в чем, безусловно, проявляется авторская ирония.
К «вечному» типу Дон Жуана следует отнести и нигилиста Марка Волохова. Истоки данного образа можно найти в пьесах Тирсо де Молины и Мольера. С героями этих произведений Волохова объединяет сенсуализм натуры, т.е. способность воспринимать только собственные чувства, подчас откровенный цинизм, что ярко отражается в его спорах с Верой. Но главное сходство этого героя романа «Обрыв» с традициями изображения, представленными в произведениях Тирсо де Молины и Мольера, — в отрицании человеком общепринятых норм. Наиболее тесная связь прослеживается с Дон Жуаном Мольера, который отрицает общественную мораль не просто ради забавы — он разрабатывает собственную философию отрицания. Позиция гончаровского героя в этом вопросе еще радикальнее, поскольку он является представителем нигилизма.
Стоит отметить, что Волохов, в отличие от «артистического» Дон Жуана Райского, сталкивается с наказанием. Это дает основание утверждать, что Гончаров в разработке данного образа следует традициям, заложенным Тирсо де Молиной и Мольером. Командор в данном случае — антипод Волохова Тушин. В критических заметках «Лучше поздно, чем никогда» автор противопоставляет Волохова, представляющего собой «болезненное явление», Тушину, олицетворяющего «намек на настоящее новое поколение» (с. 471).
К образам, имеющим черты Дон Жуана, можно отнести второстепенных персонажей. Один из них — Пахотин, старый человек, которому после смерти жены показалось, что он не успел «пожить и пожуировать» (с. 14). Как и Дон Жуан, он служит страсти, но делает это «грубо, чувственно» (с. 24). Его образ снижает «вечный» тип, представляет его в комическом виде. Красота для Пахотина — это не источник творчества и вдохновения, он способен прожить и без нее, поскольку в нем нет артистического начала. Истоком донжуанства в данном случае является «старческое тщеславие иметь вид шалуна» (с. 14). Дон Жуан Пахотин — светский человек, и не более того: «Старик шутя проживал жизнь, всегда смеялся, рассказывал только веселое, даже на драму в театре смотрел с улыбкой…» (с. 15). Эта черта характерна для героев Тирсо де Молины, Мольера, однако в данном образе Гончаров гиперболизировал ее, что послужило средством создания комической модальности, в которой представлен данный характер.
Также черты «вечного» типа отражаются в образе лакея Райского Егорке, представителе молодого поколения, которого следует считать сниженным «двойником» его барина. Наблюдая за жизнью в дворянской усадьбе, Райский подмечает, что призвание Егорки — «дразнить дворовых девок, трепать их…» (с. 330). Егорка не ищет красоты, а живет лишь физиологическим инстинктом. При этом дворовые девушки, не избалованные мужским вниманием, «гурьбой толпились около него» (с. 330). Истоки образа Егорки можно найти не столько в произведениях Тирсо де Молины и Мольера, где одной из характерных черт Дон Жуана является его желание насмехаться над женщинами, сколько в русском фольклоре.
Таким образом, Гончаров, опираясь на опыт литературных предшественников (как зарубежных, так и отечественных), разработал целую галерею Дон Жуанов. Писатель сохранил традиционный фабульный каркас, состоящий из двух ключевых мотивов, однако более пристальное внимание сосредоточил на мотиве поиска красоты и наслаждений. «Истинный» Дон Жуан, по Гончарову, должен быть артистом, поклоняющимся прекрасному. В этом, несомненно, проявляется связь с пушкинским воплощением данного образа. Однако в отличие от произведений Тирсо де Молины, Мольера, Пушкина, в «Обрыве» предстают не только «истинные», но и «ложные» Дон Жуаны, какими являются старик Пахотин и Егорка. Последние иронически оттеняют и возвышенные высказывания о страсти Райского, и декларации Волохова о «свободной» любви и, в результате, усиливают комическую грань в иронической окраске, значимой для сюжетосложения романа донжуанской темы. В разработанной системе образов Гончаров воплотил свое многогранно-полисемическое представление о Дон Жуане, чем значительно расширил традиционный сюжет о «вечном» типе.
Литература
1. Багно В.Е. Расплата за своеволие, или Воля к жизни // Миф о Дон Жуане / Сост. В.Е. Багно. СПб.: 2000. С. 5–22.
2.. Веселовский А.Н. Алеша «бабий насмешник» и сюжет Цимбелина // Сборник Отделения языка и словесности Академии наук. СПб.: 1884. С. 376–402.
3. Веселовская Н.В. Дон Жуан русской классической литературы: дисс. … канд. филол. наук. М.: 2000. 135 с.
4. Гончаров И.А. Лучше поздно, чем никогда // Гончаров И.А. Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М.: 1972. С. 441–493.
5. Гончаров И.А. Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» // Гончаров И.А. Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М.: 1972. С. 522–535.
6. Гончаров И.А. Обрыв // Гончаров И.А. Полн. собр. соч. и писем: в 20 т. Т. VII. СПб.: 2004. С. 5–772.
7. Добрыня и Алеша // Добрыня Никитич и Алеша Попович / Сост. Ю.И. Смирнов, В.Г. Смолицкий. М.: 1974. С. 295–296.
8. Краснощекова Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. 492 с.
9. Пруцков Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. М.; Л.: АН СССР, 1963. 230 с.
10. Недзвецкий В.А. И.А. Гончаров – романист и художник. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992. 175 с.
11. Отрадин М.В. Проза И.А. Гончарова в литературном контексте. СПб.: СПГУ, 1994. 168 с.
12. Пушкин А.С. Каменный гость // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 т. Т. 4. М.: 1959–1962. С. 335–370.
